А у вас есть на его счет неопровержимые улики?

Всеволод Харитонович постукивал гладкими пальцами по подлокотнику.

— В том-то и дело, что нет… Сегодня попробуем закрепить доказательную базу проверкой показаний на месте, под протокол и с понятыми. Вот я и хотел вас пригласить в качестве понятого.

— Меня? А можно?

— Нужно… Психолог говорит, что нужен некий триггер, чтобы запустить слом защиты подозреваемого. Если его мотив убийств — была месть вам, то этим самым пусковым крючком можете выступить именно вы.

Я смотрел на него так, словно он и только он может спасти нам всё дело…

— Интересненько… — Светлицкий задумался. — То есть, если Ковригин покажет доподлинно, как это зафиксировано в протоколе осмотра места происшествия, как он убил, то это сможет стать неопровержимым доказательством его вины? Даже если он потом в отказ пойдет?

— Совершенно верно, вы же работали в милиции, сами знаете.

— Да я участковым сапоги топтал, а потом в БХСС. Следователем работать не доводилось. У нас все доказывалось бумажкой. Чеки, накладные, акты ревизии. Но я с удовольствием приму участие в вашем эксперименте.

— Отлично, заодно и проникнитесь идеей для нового романа. В тему погрузитесь, так сказать, в боевой обстановке. Писателю, как я могу представить, это очень полезно, не так ли? Кстати, как там ваш уже написанный роман, который вы обещали в скором времени выпустить? Тот, в котором вы убиваете самого лучшего сыщика города.

— В процессе, Андрей Григорьевич, — закусил губу писатель. — уже бы вышел, вот только там небольшая техническая проблема возникла.

— Вот как? Что случилось?

— Да ерунда. Смешно даже и рассказывать, — Светлицкий улыбнулся, но для «ерунды» улыбка вышла уж очень кривой и натянутой. — Представляете, отправил в редакцию рукопись, а там одного листочка не хватает. Они уже и редактуру, и верстку сделали, а потом только технический редактор спохватился, что, мол, не бьется в середине книги текст. Мне позвонили, зачитали спорный фрагмент. А он аккурат без страницы оказался. Я им отправил недостающую по почте. Это все — время, сами понимаете.

— Бывает, — кивнул я.

— Но самое интересное, — Светлицкий прищурился на меня, будто хотел внимательнее разглядеть. — Не мог я эту страницу потерять. Я ведь перепроверяю всегда. Привычка еще со службы. Ее явно кто-то вытащил.

— Что вы! Зачем? — изобразил я удивление.

— Вот и я думаю — зачем. И самое главное — кто?

Я в ответ лишь хмыкнул и неопределенно пожал плечами:

— Может, в редакции потеряли. Всякое бывает… Однако что же, готовы вы отправиться со мной?

Глава 16

— Показывайте, гражданин Ковригин, — приказал Горохов задержанному. — Что вы застыли, как памятник?

Мы стояли на площадке этажа, где находилась квартира балерины Завьяловой. Ковригин, как и положено подозреваемому, чьи показания сейчас проверяются, был впереди. По правилам криминалистики он должен сам выбирать маршрут, без направлений и подсказок. И до квартиры он нас довел самолично, указывая путь. А теперь отчего-то вдруг застопорился.

За ним топтались два конвоира, а также Погодин и Катков с фотокамерой в придачу. Сбоку — Горохов и я с двумя понятыми. Один из них — Светлицкий.

Всеволод Харитонович еле заметно ухмылялся. Внешне это проявлялось лишь легким подергиванием уголков губ, будто бы непроизвольным, но для меня было вполне ясно, что внутренне он ликовал. Оно и понятно — враг его повержен, разбит, раздавлен и опозорен… Цензура пока сдерживала СМИ, но несомненно, когда вина этого прохвоста Ковригина будет доказана и состряпано обвинительное заключение, то заголовки всех газет будут пестреть изобличениями кровожадного Литейского Литератора. От подобных мыслей на душе Всеволода Харитоновича становилось еще теплее, а улыбка шире.

Я мог себе даже представить, о чём он думал. Мол, все-таки недурно, что сценарии убийств, связаны с книгами. В свете последних событий интерес к его детективам вновь возрастет — наверняка такой эффект он предвидел. Грядет вторая волна. Каждому захочется ознакомиться с первоисточником. А это уже пахнет немаленькими дополнительными тиражами. И новыми гонорарами. В общем, Светлицкий разве что рук не потирал в предвкушении.

Ковригин же, напротив, по отношению к давнему недругу выражал завидное спокойствие. Лишь капельки пота на его виске выдавали, что ему не так-то просто. Я поглядывал на задержанного и размышлял. Иногда казалось, что он вообще притворяется… вот сейчас ему хочется локти кусать, но сдерживается и сохраняет достоинство в присутствии своего врага.

— Что дальше-то было? — буркнул Грохов. — Как вы действовали?

— Я позвонил в дверь, — поймав на себе недовольный взгляд следователя, пробормотал Ковригин. — В эту дверь.

Он ткнул пальцем на квартиру Завьяловой. Дверь обита побуревшим, как застарелая кровь, красным кожзамом.

Горохов, сделав пометку в протоколе проверки показаний, кивнул:

— Ну, так звоните! Все как в ту ночь должно быть. Показывайте каждый ваш шаг. Подробненько… Представьте, что вы один.

— И что? — мялся подозреваемый. — Прямо на кнопку звонка нажимать? Там же нет никого?

— Жмите, — скривился шеф и повернулся к понятым. — Товарищи, прошу обратить внимание на все действия задержанного. Это очень важно… Он сам продвигается по пути своего следования и показывает хронологию событий.

Сильвестр Велиарович вздохнул и послушно, хоть и не без некоторого труда, ткнул пальцем в дверной звонок (руки были скованы, и ему пришлось поднять обе одновременно).

Звонок громко тренькнул, будто соскучился по нажатиям и давно ждал этого момента. Щелкнул замок, дверь распахнулась и на пороге появилась женщина средних лет. На голове зачем-то намотана шаль, видно под бабушку заделалась. Я сжал губы — комический эффект был непреднамеренным и как-то сбивал с толку. Видно, в ее представлении все бабушки носят пуховые шали на голове. Но убитая прима была совсем другой. Если что и носила на голове, то шляпки и корзиночки. А шапки норковые сама не надевала — просто сбывала.

Не ожидая, что на пороге появится человек, Ковригин отшатнулся при виде ряженой, будто призрака увидел.

— Все нормально, — успокоил его Горохов. — Это наша статистка. Будет играть роль потерпевшей.

— Я… просто не думал, что оттуда кто-то выйдет, — оправдывался писатель-неудачник глухим голосом.

— Продолжайте, что было дальше? — нетерпеливо перебирал пальцами авторучку Горохов. — Вот вам дверь открыли…

— Я вошел…

— Ну так входите! Смелее… Что при этом вы сказали Завьяловой?

— Ничего…

— Совсем ничего?

— Я не